Когда-то Анна Андреевна Ахматова написала:
“Когда б вы знали из какого сора растут стихи…”
Вероятно, она имела в виду тот хаос душевных ощущений, сумбур мыслей в голове, который присущ каждому человеку, но далеко не у каждого этот “сор” превращается в поэзию.
Но нам, конечно, интересно, какая планета (планеты) даёт человеку это умение и дар.
Вроде бы просится в первые претенденты Меркурий, отвечающий за речь, интеллект, мыслительную деятельность. Но, боюсь, Меркурий слишком разумен и сух, хотя, ясное дело, он и нужен для того, чтобы упорядочивать хаос. Но он, по-видимому, играет только вспомогательную роль.
Венера? Она отвечает за гармонию, искусство… Пожалуй, она даёт стихотворцу понимание, что красиво, что некрасиво, что свежО и оригинально, а что уже стало расхожим и пошлО в народ, то есть стало пОшло, как некогда пухленькие рафаэлевские ангелочки, глядящие на тебя с каждого второго полиэтиленового пакета. Но и Венере лучше отвести вспомогательную роль.
“Теплее”, ближе к этой теме загадочная Луна. Она навевает сновидения, а иногда и грёзы наяву, она способна погружать человека в то отрешённое полусознательное состояние, когда он вроде бы и здесь, и не здесь.
А уж кто впрямую отвечает за этот хаос, волнения, предчувствия, обрывки то ли мыслей, то ли снов, видение наяву чего-то, другим неведомого, сладкий самообман, дурман, а то и пророчество, мелькнувшее неким таинственным знаком из какого-то другого мира, иного, — так это, как вы уже догадались — Нептун.
Луна и Нептун — планеты водной стихии. А именно она имеет способность чувствами просачиваться сквозь, казалось бы, запертые двери, закрытые границы.
Нельзя писать стихи в ясном рассудке и трезвой памяти. Это не про алкоголь. Но надо хотя бы немного “уплыть”, немного погрузиться… Куда? Этого до сих пор не могут объяснить сами пишущие, дающие тысячи определений, что такое поэзия, ни одно из которых не определяет её. И только, пожалуй, ближе всего к предмету определение Георгия Адамовича:
“Какие должны быть стихи? Чтобы как аэроплан, тянулись, тянулись по земле, и вдруг взлетали… если и не высоко, то со всей тяжестью груза. Чтобы все было понятно, и только в щели смысла врывался пронизывающий, трансцендентальный ветерок. Чтобы каждое слово значило то, что значит, а все вместе слегка двоились. Чтобы входило, как игла, и не видно было раны. Чтобы нечего было добавить, чтобы некуда было уйти, чтобы «ах!», чтобы «зачем ты меня оставил?…» и вообще, чтобы человек как будто пил горький, чёрный, ледяной напиток, «последний ключ», от которого он уже не оторвётся”.
Стихотворные пророчества.
Почему у стихотворцев иногда случаются “пророчества”? Почему они пишут о войне, когда над головой сияло ещё мирное небо? Почему они иногда очевидно перекликаются в своих стихах, как будто стоят на двух берегах одной реки и посылают друг другу зримые сигналы.
Пример такой переклички мы обнаружили недавно в своих давних стихах.
Марина Мирроу и Наталья Коткина.
Марина Мирроу. 2018
Летнее
Тараканы исчезли, и мухи исчезли, и пчёлы.
И комарик писклявый жалейкой не стонет над ухом.
Но пока ещё кашкою пахнет, цветут родиолы.
Ох, наскочит земля на небесную ось – говорили старухи!
Кто же будет теперь прочищать хоботок и подкрылки,
кто же будет теперь потирать свои чёрные лапки,
вязнуть в сладком варенье и ползать в зелёной бутылке,
иероглифом майя ходить по альбомной закладке?
Говорили – ужо, вам, ужо! Вот бабахнет, промчится!
Говорили, что ягодки будут, а это – цветочки!
Как же хлопотно, тяжко… Что ж будет теперь, что случится?
О, как быстро наш мир докатился до ручки, до точки.
Но пока ещё кашкою пахнет, и вьётся горошек.
В тонком чайничке преет смородиновый листочек.
Как же сладок наш пир с тихим звоном серебряных ложек!
Как же знаков не хочется – ни препинаний ни точек
Тараканы исчезли, и пчёлы исчезли, и мухи.
Вот и я исчезаю в цветенье полуденной тенью.
Ясно вижу вполглаза, отчетливо слышу вполуха,
сонно перетекая в иное совсем измеренье.
Наталья Коткина. 2012
Вечернее сумбурное
Мир катится куда-то — не понять.
Весь — в войнах, революциях и смутах.
А хочется — блаженства и уюта,
и всех друзей увидеть и обнять.
Но мир летит, наматывая жизнь
на параллели и меридианы.
И если можешь, ты, малыш, держись…
Что это — соль на раны или прана —
поймешь потом когда-нибудь. Не здесь.
Не в этот раз и не под этим небом.
А тут — живи, вдыхая эту смесь —
целебных трав, любви, ржаного хлеба…
Наталья Коткина. 2014
Я знаю…
Я знаю, ты вчера встречал рассвет,
тот зимний, но в весну переходящий,
которого спокойней в мире нет,
когда бы не предчувствие в бродящих
по небу да над морем облаках
заката — нет совсем не грозового —
военного — оружия накал
и нерва (не подумай, что стального…)
А море — как обычно, как вчера,
как сотни лет — заигрывает с небом,
как будто сумасшествия пора
нас не накрыла, и как будто не был
расколот мир предчувствием войны.
Ты сам подумай — ну какая глупость!
Наверно, просто дедушкины сны
тебе приснились в трудную минуту.
Но мир расколот. Как его собрать?
Какой маяк покажет путь в тумане?
Ответов нет. И ты не можешь знать,
в каком ты завтра будешь океане.
Куда б ни вел маяк, огонь даря,
и что бы ни пророчили невежды,
ты был в пяти шагах от алтаря,
а стал в трех переулках от надежды.
Марина Мирроу. 1998
У моря
Курортники плавают в кафельных ваннах.
К ногам осыпается белый миндаль.
Поджарые женщины в пляжных панамах
глядят дальнозорко во влажную даль.
Мужчины жуют трёхнедельные бублики,
пьют пиво под шелест вчерашних газет.
А там, над морщинами рыбьей республики,
ни белого флага, ни флагмана нет.
Дыша тяжело, в изумрудном парении,
лениво и тихо вращается свет.
Нет точки опоры и нет точки зрения,
ни мушки, ни мошки, ни яблочка нет.
Но в рыбьих кварталах гуляют катраны,
а в башне за тёмным суконным столом
их рыбий министр по делам иностранным
всё воздух хватает круглеющим ртом.
А сверху всё шито и крыто, как водится:
закат – лунный берег – и снова восход.
И даже Верховному – междоусобицы
меж морем и сушей не ясен исход.
Лишь ветер крепчает, и с каждой минутой
свежее становится с каждым толчком…
И хлопают зонтики, будто салюты,
сухим и коротким, военным щелчком.
